ФОРУМ СУСПЕНДЕД

 Отправлено: 07.05.08 08:24. Заголовок: Интересные люди

Знаменитый российский путешественник Фёдор Конюхов прибыл в австралийский порт Олбани, завершив свое трехмесячное плавание вокруг Антарктиды.

Конюхов первым в мире прошел этот маршрут на парусном судне, показав результат — 96 суток и 19 часов. Путешественник преодолел 15,5 тысяч морских миль.

В своей одиссее Конюхову пришлось
испытать немало трудностей: его яхте угрожали ураганный ветер, огромные волны и айсберги.

Однако отважный капитан, совершив в одиночку путешествие по трем океанам, вышел сухим из воды, сообщает НТВ.
http://news.ntv.ru/131733/video/

Официальный сайт путешественника

 Отправлено: 01.09.09 15:54. Заголовок: Брайн, спэшл фо ю)) ..

Брайн, спэшл фо ю))

 Отправлено: 01.09.09 15:57. Заголовок: zavr пишет: пока их..

zavr пишет:

цитата:

пока их сиятельство г. Бриан собирается с духом

посыпав голову пеплом и надев рубище, стать отшельником и босиком отправиться в Рим,.....стесняюсь спросить, а в чем Брайн должен покаяться-то? Если не секрет?

 Отправлено: 01.09.09 16:04. Заголовок: Алька пишет: в чем ..

Алька пишет:

цитата:

в чем Брайн должен покаяться-то?

В пакте Молотова-Риббентропппа :)

 Отправлено: 01.09.09 16:16. Заголовок: ЙоЖеГ пишет: а в ч..

ЙоЖеГ пишет:

цитата:

а в чем Брайн должен покаяться-то?

Аль, я не знаю Он все время про какое-то покаяние пишет, ты у него спроси

 Отправлено: 01.09.09 16:17. Заголовок: http://s60.radikal.r..

ЖЫ! который там "наш"?:)

 Отправлено: 01.09.09 16:18. Заголовок: zavr пишет: Он все ..

zavr пишет:

цитата:

Он все время про какое-то покаяние пишет

может я чего пропустила? Где пишет-то..гдеее? Хоть рукой покажи!:)

 Отправлено: 01.09.09 16:21. Заголовок: у себя на форуме...я..

у себя на форуме...я лентяй - не делаю скрины, но сцуко злопамятный зело )))

 Отправлено: 01.09.09 16:24. Заголовок: Завр, неужели в том ..

Завр, неужели в том что Снегу от мразей не защитил?)

 Отправлено: 01.09.09 16:29. Заголовок: Шал, да нет..причем ..

Шал, да нет..причем тут Снега)) У нас с Брианом принципиальный спор о политике. Он хочет покаяться за преступления большевиков перед народом, но никак не насмелится. А я, к сожалению, при все своей толерантности, никак е могу составить ему компанию

 Отправлено: 01.09.09 16:33. Заголовок: а)) ну тогда и заодн..

а)) ну тогда и заодно уж перед угнетенным немецким народом за то что по милости СССР 40 лет на берлинскую стену смотрели)

 Отправлено: 01.09.09 17:03. Заголовок: Шал пишет: по милос..

Шал пишет:

цитата:

по милости СССР 40 лет на берлинскую стену смотрели)

...и изнасиловали два миллиарда немок. Не..пусть огласит весь список, и мы его рассмотрим, а так нечестно

 Отправлено: 01.09.09 18:27. Заголовок: zavr пишет: Он хоче..

zavr пишет:

цитата:

Он хочет покаяться

Завр, не я хочу, а тебеб не мешало, тыж сталинст

 Отправлено: 01.09.09 18:45. Заголовок: Brian пишет: Завр, ..

Brian пишет:

цитата:

Завр, не я хочу, а тебеб не мешало, тыж сталинст

Бри, да я сталинистом-то стал всего полгода назад (спасибо Шалу, кстати, классно мы с ним подискутировали)

 Отправлено: 01.09.09 18:55. Заголовок: Хотя опять соврамши ..

Хотя опять соврамши (обычно я вру)..сталинист я пошел бысть где-то пару лет назад, когда начал разгребать это изрядно подзаебавшее дерьмо, а до этого я был похуист (мне так кажется)

 Отправлено: 01.09.09 19:02. Заголовок: zavr пишет: стал вс..

zavr пишет:

цитата:

стал всего полгода

лиха беда начало...

 Отправлено: 01.09.09 19:12. Заголовок: точно..подумываю - н..

точно..подумываю - не вступить ли в какую-нить левую партию имени нашего че-гевары и анжелы девис

 Отправлено: 01.09.09 19:34. Заголовок: zavr пишет: не всту..

zavr пишет:

цитата:

не вступить ли в какую-нить левую партию

чтож тебя все время-то тянет не в ту сторону....

 Отправлено: 01.09.09 19:51. Заголовок: а в какаую надо? ..

а в какаую надо?

 Отправлено: 01.09.09 20:03. Заголовок: zavr пишет: а в как..

zavr пишет:

цитата:

а в какаую надо?

ну, приличную (цивилизованную))

 Отправлено: 01.09.09 20:07. Заголовок: например?..

например?

 Отправлено: 01.09.09 20:38. Заголовок: zavr пишет: наприме..

zavr пишет:

цитата:

например?

Не, тут я тебе не советчик. Дело интимное, личное. Ты лучше сталинистом оставайся, щас это приветствуется...

 Отправлено: 01.09.09 20:52. Заголовок: Разве уже расстрелял..

Разве уже расстреляли стотыщпиццот человек? сообщи, а то я щас спать уже

 Отправлено: 01.09.09 20:55. Заголовок: Бри, не боись: дважд..

Бри, не боись: дважды не расстреливают. Если тебя уже не расстреляли, значит ты -Сергей Михалков )))

 Отправлено: 02.09.09 10:44. Заголовок: zavr пишет: ...и из..

zavr пишет:

цитата:

...и изнасиловали два миллиарда немок. Не..пусть огласит весь список, и мы его рассмотрим, а так нечестно

Что хуже - изнасиловать 2 миллиарда бюргерш или сжечь живьём 600 деревень?

 Отправлено: 10.03.10 11:19. Заголовок: Интересный мужик Сев..

Интересный мужик Севела! От скромности он, правда, не умрёт, но богатая биография.
Мятежный Севела
Майя Немировская, Владислав Шницер

Эфраиму Севеле 80!
Он стал известным вдруг. Лукас Лонго, американский писатель, в газете «The New Haven Register» объявил сразу после выхода из печати в 1973-году его первой книги «Легенды инвалидной улицы»: «Среди нас появился великолепный писатель. Эфраим Севела достиг вершин еврейской комедии. Мы имеем дело с подлинной комедией, в которой блистал Вильям Сароян в его лучших вещах».

Сегодня Эфраим Севела - писатель, кинорежиссер и сценарист с мировым именем, автор 15 романов и повестей, выдержавших почти 280 изданий на различных иностранных языках, создатель 13 художественных фильмов, среди которых «Колыбельная», «Ноктюрн Шопена», «Попугай, говорящий на идиш», ставших классикой современной кинематографии в гостях у Международной Еврейской Газеты.

ЭФРАИМ СЕВЕЛА: - Я поздно пришел в литературу, но успел написать почти все, что задумал. Не хватило сил на роман «Танец рыжих». И чуда не случится – уже давно не молод и болен. А вот амплуа режиссера только примерил. Разбежался – и рухнул.

Осмысление творческой жизни, а, следовательно, и самой моей жизни, в фильме «Господи, кто я?», который я снял для Российского ТВ. Заодно и обращение к читателю, зрителю: не придумывайте меня, я такой, какой есть. А слухов обо мне (было, теперь не знаю) предостаточно. Таков уж удел человека не «усредненной» судьбы. А уж если он талантлив и удачлив…Но прежде, чем обрести право задаться вопросом «Господи, кто я?» и ответить на него, мне предстояло прожить нелегкую жизнь..

Я родился в небольшом белорусском городке Бобруйске и рос в обычной семье довоенных лет. Отец – кадровый офицер, коммунист, известный спортсмен, тренер по классической борьбе. Спортсменка и мама – в беге на дистанции с барьерами. Сильная, властная, она была крута на руку, и мне частенько доставалось по заслугам.

До Отечественной войны в Бобруйске на сто тысяч населения приходилось 65 тысяч евреев. И евреи и неевреи – все говорили на мамэ-лошен и одинаково картавили.

Немцы и белорусские полицаи уничтожили свыше двадцати тысяч наших евреев. Сегодня в Бобруйске их по пальцам перечесть. Зато, в своих странствиях я часто встречал земляков и их детей в Израиле, Америке, Германии.

… Война стремительно приближалась к Бобруйску. Мы с матерью и сестренкой (отец с первых минут на фронте) едва успели бежать. А ночью взрывная волна немецкой авиабомбы, разорвавшейся рядом с мчавшимся на Восток поездом, смахнула меня с открытой, с низкими бортами, товарной платформы под откос. И швырнула в самостоятельную жизнь – суровую, беспощадную.

Двенадцатилетний подросток из благополучной еврейской семьи, я впервые остался один. Без родителей. Без учителей. Без ничьего надзора… И , упрямый и своенравный, пошел дорогой, которую выбрал сам. Сбежал из детдома, из ремесленного училища, с завода, где рядом с такими же бездомными пацанами точил мины для фронта. Ушел в никуда из совхоза под Новосибирском, где таскал пудовые мешки с зерном и жил в многодетной семье вдовы фронтовика Полины Сергеевны, выходившей меня, когда полуживой от голода, болезней дополз и свалился у ее землянки. Имя этой умной, суровой, заботливой женщины я, став писателем, сохранил в автобиографической повести «Все не как у людей».

Я бродяжничал, исколесив на товарняках Урал, пол-Сибири, и добывал хлеб насущный душещипательными песнями, которые пел в эшелонах солдатам, ехавшим на фронт, беженцам, возвращавшимися в родные места, в набитых до отказу вокзалах. У меня был звонкий мальчишеский дискант. Ночевал в товарных порожняках, на полу в вокзальном закутке, а в теплую пору и под случайным кустом. Бездомная, голодная, немытая жизнь влекла к себе свободой, неожиданными ситуациями, встречами с новыми людьми, собственным миропознанием.

Так впервые я ощутил вкус одиноких скитаний, которые впоследствии станут стилем моей жизни. Осенью 43-го на железнодорожной станции Глотовка меня подобрал командир направлявшейся на фронт бригады противотанковой артиллерии Резерва Главного командования полковник Евгений Павлович Крушельницкий.

Меня постригли, одели в подогнанное на ходу солдатское обмундирование, «укатали» на фронт. И я, «сын полка», прошел с бригадой весь ее боевой путь - через Белоруссию, Польшу, Германию – до Ной-Бранденбурга.

Полковник – ах, какой колоритный был мужик! - полюбил меня. Считал умным и образованным. Еще бы, я назубок знал все марки немецких, американских, английских самолетов и танков. Память была отличная. Он был одинок (немцы расстреляли жену и единственную дочь), хотел усыновить меня и отвести учиться в Московский университет. Не довелось. За две недели до окончания войны его смертельно ранило осколком шальной немецкой гранаты. Последние слова были обращены ко мне: «… Сынок, а в университет пойдешь без меня…».

Полковник Крушельницкий и другие армейские сослуживцы стали прототипами персонажей моих книг о войне. В их числе – моя самая любимая «Моня Цацкес - знаменосец».

Судьба оказалась ко мне милостива. В Бобруйске, в уцелевшем родительском доме, меня, невредимого, да еще с медалью «За отвагу» на груди, встречали мама с сестренкой. А вскоре вернулся и отец. Он провел в немецком плену почти все четыре военных года и уцелел, успев переодеться в солдатскую форму, заручившись солдатский книжкой с татарской фамилией.

24 февраля 1971 года 11.00 по московскому времени в стране, где страх сковал языки, в самом центре Москвы, напротив Кремля, сошлись в Приемной Президиума Верховного Совета СССР двадцать четыре человека. Двадцать четыре советских еврея, безоружные и ничем не защищенные, в отчаянной решимости бросить вызов Голиафу. Они поставили свои головы на кон, кинулись в бездну, чтобы дать пример другим, своими костьми пробить брешь в стене, отделявшей евреев СССР от остального мира, и выдвинув ультиматум - свободный выезд в Израил, объявили сухую бессрочную голодовку.

В этом акте отчаяния, судьбоносном для советских евреев, участвовал и я, уже известный советский журналист, киносценарист и режиссер.

Тогда жил в Москве, был женат на падчерице Эдит Утесовой – Юлии Гендельштейн, у нас росла очаровательная дочка Машенька, любимица Леонида Осиповича. Знаменитый артист любил и меня. На экраны кинотеатров один за другим выходили художественные фильмы по моим сценариям. Шутка ли, семь фильмов за шесть лет!.. Казалось бы, все складывалось удачно. И все же решил уехать. Я долго был «российским империалистом» и любил свою «империю». Мне нравилась она.

Но с некоторых пор, при Брежневе, я почти откровенно перестал воспринимать советскую власть. Власть можно уважать, даже бояться. Но когда смеешься над ней, жить под ее началом невозможно. Понял: в такой обстановке пройдут мои самые энергичные годы, и я начну шамкать как Брежнев.

Много времени спустя, уже вырвавшись из СССР, я мучительно докапывался до истинных причин, побудивших меня сломать прежнюю, хорошо налаженную жизнь во имя туманного и неясного будущего. И понял, что моими поступками двигало стремление начать новую, более нравственную жизнь. Для этого надо было окончательно порвать с советской властью и страной, которая задыхалась под ее безжалостной пятой.

Я никогда не занимался политикой, не был ни диссидентом, ни сионистом, но я принял участие в акции за свободный выезд евреев в Израиль. И случилось, можно сказать, историческое событие: наша акция закончилась победой. Правительство уступило – менялся мир, международная обстановка, внешнее политика СССР. Президиум Верховного Совета СССР принял Постановление «О создании Комиссии по выезду в Израиль из СССР граждан с лишением их советского подданства». А нам, участникам акции, предписывалось покинуть страну немедленно.

До конца своих дней буду помнить тот звездный час взлета человеческого духа и благодарить судьбу за то, что она привела меня к тем, кто не убоялся. Не скрою, я горжусь своим участием в первой открытой политической забастовке за всю историю советской власти, когда горстка людей в здравом уме и трезвом рассудке добровольно прыгнула в пасть чудовища во имя идей, ради блага многих.

Едва я появился в ОВИРе, чтобы оформить документы на выезд, меня пригласили к начальнику антисионистского отдела КГБ СССР генерал-лейтенанту Георгию Минину. «Вот ваше личное дело, - и он открыл пухлую канцелярскую папку. - Честно сказать, будь моя воля, никогда б вас не отпустил. У нас таких людей по пальцам перечесть. – Минин достал из папки пачку Благодарностей Верховного Главнокомандующего, они вручались офицерам и солдатам за участие в наступательных операциях минувшей войны. - Ну, как отпустить такого воина?! – воскликнул генерал и продолжал наставительно: - Очень скоро вы окажетесь на войне…» «Вам видней, - смело отвечал «свободный человек», - это вы, в КГБ, планируете войны на Ближнем Востоке». Генерал пропустил мою реплику мимо ушей: « Не посрамите чести своих боевых учителей!»

Но медаль «За отвагу», врученную мне «учителями», изъяли вместе с советским паспортом и значком об окончании Белорусского государственного университета.

Пройдет много лет, и я, вернувшись в Москву, выступлю на конференции по случаю организации Российского Еврейского Конгресса. Рассказав с трибуны о напутствии генерала Минина перед выдворением из СССР, и, воспользовавшись присутствием в зале мэра Лужкова, обращусь к нему с просьбой: «Юрий Михайлович, если вы когда-нибудь увидите генерала Минина, передайте ему, пожалуйста: его наказ – не посрамить боевых учителей - выполнен с честью. На второй же день войны «Судного дня» я из советской «базуки», захваченной в бою с арабами, подбил два арабских советских танка «Т-54» и противотанковую пушку».

Зал взорвался смехом, И, кажется, громче всех смеялся Лужков.

… Выдворенный из СССР, я мог с семьей обосноваться в любой европейской стране, в Америке, но стремился в Израиль.

…Помниться, по дороге в аэропорт Шереметьево висели трехметровые афиши с портретами Нади Румянцевой из «Крепкого орешка» и Ирины Скобцевой из «Аннушки» - моих фильмов. У Скобцевой на щеке слеза с кулак. На каждой афише черные полосы – мое имя вымарано. И дочка Маша сказала: «Папуля, Москва в трауре». А когда стюардесса объявила, что наш самолет пересек воздушную границу СССР, и я воскликнул «Вот мы и на свободе!», моя мудрая двенадцатилетняя дочь охладила меня: «Папа, ты забыл, мы в самолете Аэрофлота, он может повернуть назад».

… С тремя сотнями долларов в кармане я с семьей объявился в Париже.

Почему Париж? Между СССР и Израилем в те годы были прерваны дипломатические отношения. В Тель-Авив летали с пересадкой в Париже. Но меня-дурака всегда бережет Бог. Куда бы ни попадал, за волосы вытаскивает, хотя я и безбожник. И потому, когда я прилетел в Париж, попал сразу же в объятия барона Эдмонда Ротшильда.

Встречали нас как папанинцев. Портреты в газетах, на обложках журналов, интервью на радио, ТВ! Ведь мы были первыми, кто прорвался. С чего и началась легальная эмиграция из СССР.

Ротшильд поселил нашу семью в фешенебельной зоне города, приглашал в свою загородную резиденцию и часами жадно слушал мои истории. В общении нам помогала Маша. Закончив в Москве пять классов французской школы, она свободно, да еще с парижским акцентом, говорила по-французски.

Это он, барон Эдмонд, буквально, силой засадил меня за перо. Так родилась моя первая книга «Легенды инвалидной улицы». Я написал ее за две недели, рассказал истории о городе своего детства и его обитателях.

Первой по просьбе Ротшильда рукопись прочитала Ида Шагал – дочь Марка Шагала.. «Вы не знаете, что написали! – сказала она мне.. – Вы последний еврейский классик на земле!». А сам Марк Шагал рукопись читал всю ночь и наутро вышел с красными глазами. «Молодой человек, - сказал он мне, пригласив к себе, - я вам завидую: эта книга будет самым лучшим витамином для евреев, чтобы они не стыдились называться евреями».

Позже критик, анализируя мое творчество, напишет: «Эфраим Севела, писатель небольшого народа, разговаривает со своим читателем с той требовательностью, суровостью и любовью, которые может позволить себе только писатель большого народа».

«Легенды Инвалидной улицы» в том же году издадут в Америке, затем в Англии, Германии, Японии, три года спустя - в Израиле на иврите и русском. Став бестселлером после публикации крупнейшим издательством США «Doubladay», «Легенды» принесут мне, их автору, мировую известность и признание. Но лишь в начале 90-х книга наконец-то появится в России: произведения авторов, выдворенных из страны и лишенных ее гражданства, в СССР не печатали.

А барон Ротшильд, выслушав восторженный отзыв Иды Шагал, скажет: «Надо издавать. - И, обратясь ко мне, добавит: - А рукопись, пожалуйста, подарите мне, я положу ее в сейф и, надеюсь, когда-нибудь разбогатею».

Я прожил в Париже почти полгода. «Куда ты рвешься? Тебе надо хотя бы на год остаться в Париже, – уговаривал меня Ротшильд. – Я дам тебе в Версале замечательную квартиру (он тогда финансировал реставрацию дворцового комплекса). Оставайся!». Но я хотел своими глазами увидеть Эрец-Израэль.

Я так стремился на Землю обетованную, а прожил там всего шесть лет. Что ж произошло? Возможно, в Израиле я искал Европу, а это - Восток.

Скажу иначе. Мы с Израилем друг друга не поняли. И не приняли. Хотите конкретнее?

Мне, например, не нравилось, что если в России я был евреем, то здесь считался русским. И там, и там меня не любили как чужака. Что мои дети, в жилах которых три четверти еврейской крови (бабушка со стороны их матери русская), не считаются евреями. «Не хочу жить в стране, где, когда я умру, меня, как собаку, похоронят за оградой кладбища», - заявила моя повзрослевшая дочь и уехала в Европу. А я – в Америку.

Я надеялся сделать значительно больше для своего народа. Но каждый раз натыкался на неодалимую стену. Так, например, произошло с попыткой организовать израильскую киностудию. Я собрал среди иммигрантов сотню профессиональных кинематографистов, но «свои» не уступили нам, чужакам, этого, на их взгляд, «хлебного» места.

Я родил в Израиле сына, рядовым солдатом участвовал в «Войне Судного дня». После войны «Сохнут» направил меня в Америку. За полгода объездил более трехсот городов и городишек, где жили евреи. На митингах, собраниях «долларовых доноров» рассказывал о народе Израиля, в одиночку победившем в войне и нуждавшемся в материальной помощи. Собрал 500 миллионов долларов. Об этой поездке я рассказал в книге «Возраст Христа».

Парадокс: при всем неприятии Израиля, мне там хорошо работалось...

Написал книги: «Викинг», «Мраморные ступени», «Остановите самолет, я слезу», неодобрительно встреченную израильской прессой, «Моня Цацкес – знаменосец», «Мужской разговор в русской бане», «Почему нет рая на земле», киноповесть «Мама» и рассказы, вошедшие в сборник «Попугай, говорящий на идиш». Видимо, солнце моей исторической родины, ее воздух, природа благотворно влияли на меня. . И все же покинул этот творческий оазис… Наступил момент, когда понял: не уеду, иссякну. При активной помощи ханжей, которые принялись оговаривать меня за правду в моих книгах.

Избрав Нью-Йорк местом постоянного жительства - еще в 1975-м я получил гражданство США «по преимущественному праву» - поселился на Брайтон бич. Жена отказалась переехать в Америку и осталась с детьми в Англии. Семья, которой так дорожил, распалась. К тому же, мой плохой английский ограничивал общение с американцами. Брайтонский сленг (для несведующих: русско-английско-одесско-идишско-ивритский плюс матерный) был куда милее, понятней и ближе.

Для брайтонцев я был «наш писатель». Армянка Рима, хозяйка ресторана, где я постоянно обедал, говорила: «Когда вы уедите, повешу у вашего столика табличку: «Здесь сидел и жевал баранину наш писатель Эфраим Севела». А каких повстречал людей! Сколько узнал уникальных историй! И не написал о Брайтоне. Болезнь помешала.

Я подолгу не задерживался в Америке. Не обремененный никем и ничем, побывал в Швеции, Голландии, Италии, Сингапуре, Англии, Франции, Польше, Германии, Камбодже… Жил повсюду, где было интересно и хорошо. За 18 лет скитаний объехал полмира, черпая сюжеты для будущих книг, сценариев. И родились: киносценарии «Ласточкино гнездо» - о советских разведчиках в Англии; «Муж, как все мужья» - о жизни в Израиле; «Белый Мерседес» - о Мюнхенской олимпиаде 1972-года; «Сиамские кошечки» - о Таиланде, повесть «Продай твою мать» - о еврейских иммигрантах в Германии.

Порой неожиданно срывался с насиженного места, и оказывался на другом конце Земли.

…Недавно прислали мой архив из Берлина. Я снимал там квартиру и, помнится, много писал. Куда-то сорвался, оставил всё, рассчитывая вернуться. И забыл. И вот теперь, прошло лет двадцать, хозяйка квартиры через своих друзей нашла меня и прислала мой архив. А в нем рукописи небольшой повести «Возраст Христа» и романа никогда не издававшегося по-русски «Последние судороги неумирающего племени». Обе книги вышли в начале 2007 года в издательстве «АСТ».

Мне легко пишется и на Брайтоне я даже прослыл лентяем. В хорошую погоду часами валялся на пляже. «Когда и чем он занимается?!» - возмущались брайтонцы. Но вот вышла книга «Тойота Королла», и они ахнули: «Когда же он сумел написать ее?»

В моих рукописях вы не найдете правок, вариантов, разве что небольшие вставки. У меня все складывается в голове. Могу просто диктовать, не поправляя потом ни слова. Сажусь и строчу.

Одна за другой издавались и переиздавались мои книги. Но этого мне было мало. Хотелось делать кино. А я умел это еще в Москве. Но за все годы иммиграции не снял ни одного фильма. Чужаку пробиться в Голливуд или на киностудию какой-либо европейской страны – и не мечтай.

Собрав деньги в США и Германии и, доложив 250 тысяч долларов, я приступил к постановке фильма «Колыбельная» - о трагедии европейского еврейства в годы Второй мировой. Снимал его в Польше, где до войны еврейское население было особенно многочисленным, а уцелели лишь немногие.

В «Колыбельной» почти нет профессиональных артистов. Обычные люди, подходящие по типажу. Порой, найденные случайно. Проезжая на машине мимо польской деревеньки, я увидел женщину с тяжелой сумкой. Да. это ж – «Мадонна Рафаэля» ! И остановил машину.

Так же случайно нашли и обреченных на убиение «апостолов Петра и Павла». А еврейскую колыбельную с моего голоса спела знаменитая польская эстрадная певица Слава Пшебыльска. В детстве у нее были друзья-евреи, и она знала идиш.

Я впервые показал «Колыбельную» в Америке. И газета «Чикаго сан Таймс» назвала этот фильм самым сильным о Катастрофе европейского еврейства в годы Второй мировой войны.

В 1991 году я по приглашению Союза кинематографистов СССР впервые за восемнадцать лет эмиграции прилетел в Москву. Кто-то из встречавших меня в Шереметьево спросил: «Ты к нам надолго?» Я неосторожно пошутил: «До полного обвала». И… зазвучала по радио классическая музыка, а на телеэкранах затанцевали белые лебеди. И по улицам Москвы поползли танки Кантемировской дивизии. Россия встала на дыбы.

Я окунулся в кипучую жизнь. Она уже не шла мимо меня, как в странах где жил в годы эмиграции. С восторгом наблюдал, как зарождается новая жизнь, с треском ломается старая. Мне восстановили российское гражданство, Лужков дал квартиру «Мы на эмиграции потеряли много голов, - сказал мэр, - и поэтому будем принимать с комфортом всех, кого зря в свое время с такой легкостью отпустили».

Я получил возможность делать кино. По собственным сценариям один за другим снял: «Попугай, говорящий на идиш», «Ноктюрн Шопена», «Благотворительный бал», «Ноев ковчег», «Господи, кто я?». Телевидение устроило передачу, посвященную моему возвращению в Россию, и зрители впервые увидели фрагменты из фильма «Колыбельная». По предложению Госкино я проехал с этим фильмом, собирая переполненные залы, по всем крупным российским городам, побывал в Тбилиси, Одессе, Кишиневе, Вильнюсе, Риге, Минске. Огромными тиражами издавались мои книги.

Наладилась и семейная жизнь. Я женился на прелестной женщине, талантливом архитекторе Зое Осиповой, ставшей моим верным другом, умным помощником.

Но кончилась эйфория начала девяностых. Паралич власти вывел на поверхность российской жизни тучи мошенников, обгладывающих усыхающее дерево экономики страны. Она и поныне проходит стадию начального капитализма, самого бесчеловечного и безжалостного, какого давно в мире нет. Провозглашенная в России демократия - без справедливого и сурового правопорядка - хаос, путь в бездну. Политические партии и группировки продолжают до хрипоты спорить о судьбах страны, а она, страна-то, корчится в удушливых объятиях криминального мира, празднующего пир на ее холодном теле.

А я? Знаю, читатель любит мои книги. Они по-прежнему печатаются большими тиражами. Издан шеститомник моих сочинений. А фильмы?.. Разве-что по военным праздникам покажут ранним утром по ТВ «Годен к нестроевой», который я снял по своему сценарию еще в 1968 году. О моих книгах, фильмах и сегодня пишут за границей. В Польше известный критик Анджей Янковски издал книгу «Проза Эфраима Севелы» А для российских СМИ я словно и не существую. Хоть выругали бы разок! В родной стране – чужой.

Быть может, причиной тому еврейская тематика моих произведений?

Не так давно, не дожив трех месяцев до ста лет, в Лос-Анджелесе умер мой отец. Порой думаю: а где успокоюсь я в этом мире, исхоженном мною вдоль и поперек?

 Отправлено: 12.04.10 11:16. Заголовок: "Мне непоня..

"Мне непонятен ажиотаж вокруг моей особы. Я вовсе не являюсь создателем атомной бомбы.
Я даже не имею представления о том, как она выглядит" Лиз Майтнер.
Цитата из интервью газете "Saturday Evening Post". "Лиз Майтнер никогда официально не предъявляла претензий на приоритет в открытии расщепления атомного ядра. Если взглянуть на её фотографию, создаётся впечатление, что она вообще не способна заявить претензию даже на что-то ей несомненно принадлежащее. Встречаются такие человеческие лица.
Зато многие её биографы, как и специалисты по ядерной физике, считают, что работы Лиз Майтнер были по заслугам отмечены Нобелевской премией, только присуждённой не ей, а Отто Хану".

Патриция Райф
Как-то мне попалась на глаза книга, изданная немецким издательством "Piper". Автор книги Эрнст Петер Фишер снабдил её несколько игривым для её содержания названием: "Aristoteles, Einstein and Co". Книга содержала сведения о нескольких десятках учёных, труды которых обусловили прогресс человечества за последние два с половиной тысячелетия. На суперобложке были помещены портреты шестерых из них. Между Дарвином и Эйнштейном находилась фотография молодой красивой женщины. Этой женщиной оказалась Элиза Майтнер. На жилом доме в престижном районе Леопольдштадт в Вене, где 17 ноября 1878 года родилась Элиза (Лиз) Майтнер, укреплена мемориальная доска в её честь.
Она была третьим ребёнком из восьми в семье адвоката Филиппа Майтнера. На дворе конец ХIХ века: в австрийской гимназии уже разрешалось обучаться евреям, но всё ещё не принимали туда девушек. Несмотря на трудности, все дети Майтнеров получили высшее образование. Лиз пришлось оканчивать гимназию заочно в возрасте 23 лет. Времена постепенно, со скрипом, менялись, и отличные отметки её аттестата позволили ей в 1901 году поступить в Венский университет, правда, всё ещё "в виде исключения".
Уже в раннем детстве она была любознательной и пыталась проверять всё опытным путём. Когда бабушка её стала уверять, что если шить в субботу обрушится небо на голову, она, 6-летняя тут же проверила это экспериментально, сшив кукле платье. Небо осталось на месте.
Выбор физико-математического факультета для девушки в то время многим показался странным. Скептики замолчали, когда Лиз на втором курсе нашла ошибку в работе известного итальянского профессора математики, и из скромности отказалась это опубликовать. Сразу после окончания университета Майтнер защитила диссертацию. Это был второй случай в более чем 500-летней истории Венского университета, когда диссертация была защищена женщиной, вообще, и первый - женщиной в разделе точных наук. После того, как ей случилось побывать на докладе гостившего в Вене Макса Планка, она отправилась в Берлин, надеясь продолжить образование под его руководством.
В весьма консервативной Пруссии научная карьера женщины была делом нелёгким. Шёл 1907 год. Запрет на обучение женщин в вузах сохранился в то время в Европе только в Германии и Турции. Своей научной карьерой Майтнер во многом обязана Планку. Макс Планк, автор квантовой теории, один из выдающихся учёных ХХ века, был человеком, на первый взгляд, замкнутым. Он ратовал за допуск женщин к высшему образованию, но считал, что им всё же
больше подходит профессия акушера-гинеколога, чем физика. Майтнер его очаровала. Он не только взял её под свою опеку, добился для неё разрешения посещать его лекции, но и пригласил домой и познакомил со своими дочерьми.
Они стали её подругами. Планк рекомендовал её директору Института Химии Берлинского Университета - Эмилю Фишеру. Этот весьма консервативный учёный не допускал тогда присутствия женщин в своём институте. Для Лиз было сделано исключение. Несмотря на то, что у неё уже был титул доктора наук и десяток опубликованных научных работ, ей всё же следовало входить в институт только через подъезд, предназначенный для хозяйственных надобностей.
Фишер предложил ей совместную работу с молодым химиком Отто Ханом. Объект их исследований - радиоактивные элементы. Хан к этому времени несколько лет стажировался в лаборатории Эрнеста Резерфорда и имел опыт в этой области. Он был талантливым химиком. Майтнер хорошо разбиралась в используемых ими физических приборах, и занималась их проектированием и монтажом, что казалось необычным для столь хрупкой девушки. Она была и главным теоретиком в этом дуэте, хотя руководителем их лаборатории до 1912 года числился Хан.
Их научный тандем просуществовал 31 год и оказался весьма плодотворным. Им удалось открыть новый элемент протактиний, существование которого предсказала Майтнер. Для измерения бета-излучений они впервые стали применять феномен радиоактивной отдачи и исследование их в магнитном поле.
В 1909 году она докладывала о совместных с Ханом работах на конгрессе в Зальцбурге и удостоилась лестной оценки Эйнштейна. Их лаборатория тесно сотрудничала с Кавендишской лабораторией Эрнеста Резерфорда в Англии. Они получали оттуда радиоактивные элементы. Курьёзным кажется тот факт, что посылки с ними приходили по почте в обыкновенных картонных коробках. Тогда ещё не было понятия о радиационной защите. Без малейшей защиты работали в те годы с радиоактивными веществами Хан и Майтнер.
Поначалу лабораторией им служила бывшая столярная мастерская в институте химии на Hessische Strasse. По свидетельству современников, помещение это по своей неустроенности очень походило на то, в котором работала Мария Склодовская-Кюри в Париже. В первые годы Майтнер не получала никакого вознаграждения, материальную поддержку ей оказывали родители. Все ограничения для женщин в науке были сняты в Германии только в конце 1909 года. Правда, женский туалет в институте химии ещё долго отсутствовал.
В общественном сознании сохранялось мнение, что женщинам научная работа в серьёзной физике и химии противопоказана. Как-то действительно был случай, когда у студентки загорелась коса от бунзеновской горелки, а мужские бороды считались почему-то более огнеупорными. Не удивительно, что в одной из берлинских газет сообщалось, что госпожа доктор Майтнер прочла доклад под названием "Проблемы косметической физики".
Настоящее название доклада "Проблемы космической физики" - показалось корреспонденту слишком далеким от того, чем, по его мнению, должна заниматься дама, пусть и ученая...
B 1912 году в берлинском районе Далем в присутствии Кайзера Вильгельма II были торжественно открыты два вновь построенных института: институт химии и институт физической химии. Вскоре открылся ещё и институт биохимии. Далем стали называть "Немецким Оксфордом".
В институте химии Хана Майтнер заведовала отделением радиоактивных исследований,
- специально для неё учреждённым физическим отделением. Их отделения работали в содружестве. Майтнер, наконец, стала получать зарплату. В этом же году она по совместительству стала ассистентом на кафедре Макса Планка в Берлинском университете.
С началом Первой мировой войны она сочла своим долгом помогать раненым. Какое-то время работала рентгенлаборантом в больнице в берлинском районе Лихтерфельде, а в 1915 году записалась добровольцем в австрийскую армию (она гражданка Австрии), и служила ренгенлаборантом в армейских фронтовых госпиталях в районе Львова и Люблина. На фронт ушёл и Хан. Она вернулась с фронта раньше Хана и продолжила, начатые ими совместно исследования. Результаты этих исследований публиковала от имени обоих, считая, что обязана это делать по отношению к товарищу, пребывающему в действующей армии. Имя Отто Хана всегда стояло первым, если даже вся работа была выполнена без его участия.
Позже они осуществили ряд совместных работ по изучению бета-спектров радиоактивных элементов. Работы эти относятся скорее к физике, чем к химии, но опять-таки первым автором назывался Хан. Его роль заключалась в основном в получении идеально чистых веществ для опытов. Химиком он был действительно великолепным.
В 1922 году Майтнер присвоили звание профессора. В среде берлинских физиков с лёгкой руки Эйнштейна её называли "Наша фрау Кюри". В учёной среде получает распространение следующая игра слов: если чуть изменить немецкое написание авторов "Otto Hahn, Lis Meitner", то получается "Otto Hahn, lis Meitner", что в переводе означает: "Отто Хан, читай Майтнер!". Её место в науке можно определить по фотографиям. В частности, на физическом конгрессе в Брюсселе в 1933 году, среди приблизительно полусотни участников, она в одном ряду с Эрнестом Резерфордом, Нильсом Бором, Абрамом Йоффе, Джеймсом Чедвигом, Энрико Ферми и другими легендарными физиками. На этом снимке запечатлены всего три женщины: Мария Склодовская Кюри, Ирен Кюри и Лиз Майтнер.
Берлин стал одним из главных мировых центров ядерной физики, а Майтнер была признана одним из ведущих учёных в этой области. У неё сложился широкий круг друзей в Берлине. Она участвовала в музыкальных вечерах в семье Макса Планка, иногда вместе с Эйнштейном. С Максом фон Ляуэ она дискутировала о литературе, кино и, конечно, о физике; после того, как Отто в 1911 году женился, бывала у Ханов. Она была дружна с его женой Эдит. Часто посещала и семью Нильса Бора в Дании. С 1934 года "дуэт" Хан - Майтнер превратился в "трио". С ними начал работать химик - Фритц Штрасман. Тем временем в Германии уже год у власти Гитлер. Следует массовый исход евреев из науки: кого уволили, кто сам подал в отставку, были и случаи самоубийств.
Она, как "неарийка", отстраняется от преподавательской работы. Своё положение в институте химии на какое-то время сохраняет, как гражданка пока ещё независимой Австрии и как участница войны. Атмосфера в институте становится всё менее переносимой. Один из её ассистентов - активный член нацистской партии. Очень активен в вопросах "чистоты немецкой науки" заведующий лабораторией, расположенной этажом выше, он же её сосед по вилле в берлинском Грюневальде профессор Курт Гесс. Он на одном из совещаний заявил, что наличие еврейки в штате позорит этот институт. Это не помешало ему после войны обратиться к ней за защитой, когда в Германии проводилась денацификация. Многие её друзья и знакомые евреи уже
подверглись репрессиям. После аннексии Гитлером Австрии в 1938 году Лиз лишилась защиты как иностранка. Ей советуют эмигрировать, хотя она не хотела бы оставлять друзей, привычную среду, незавершённую научную работу. Не так-то просто и уехать.
Вопрос об её отставке решался самим Гиммлером. В директиве из его ведомства написано:
"...Существуют политические соображения против выдачи заграничного паспорта фрау профессор Майтнер. Представляется нежелательным, чтобы известные учёные евреи уезжали из Германии и там, как представители немецкой науки или вовсе воспользовавшись своим именем и опытом, соответственно своим убеждениям вели деятельность, направленную против Германии. Следует найти выход, чтобы профессор Майтнер после её отставки оставалась в Германии и с пользой для
неё работала".
В июле 1938 года она при помощи друзей перебирается полулегально без заграничного паспорта в Голландию, оттуда самолётом в Данию. Ей было трудно получить въездную визу в любую страну, чиновники не делают исключений, так как она "незаконно", и, кстати, без багажа, всего с 10 марками в кармане, оставила Германию. В Копенгагене она пользуется гостеприимством в семье Нильса Бора, он готов предоставить ей работу в своём институте, но ей не дают вида на жительство в Дании. Бор находит ей место в новом физическом институте в Стокгольме. Её деятельность там не сложилась: нет условий для работы по её теме, оборудование несовершенно, ей не выделяют ассистентов. У неё очень скромная зарплата, неустроенный быт. Её вещи власти долго задерживают в Германии под самыми различными предлогами, и когда, наконец, она, после уплаты крупного таможенного сбора, их получает: мебель переломана, посуда перебита, значительная часть её библиотеки изъята, в книгах, которые дошли - вырваны страницы. Пенсию, которую она заработала в Германии, ей не выплачивают.
В Швеции ей создаёт трудности языковый барьер и очень не хватает её берлинских друзей. Не складываются у неё взаимоотношения с директором института. У профессора Манэ Зигбана другие научные интересы, да и кому понравится иметь у себя в институте учёного, авторитет которого в мире намного выше, чем твой? Внешне заметных трений у них не возникает, это не в её характере, но отношения весьма прохладны.
В Берлине Хан и Штрасман продолжают, начатые с её участием опыты по получению трансурановых элементов. Результаты опытов регулярно сообщаются в Стокгольм Майтнер. В сентябре 1938 года она встретилась с Ханом у Бора в Копенгагене. Она внесла существенные коррективы в планы исследований берлинской лаборатории. Хан впоследствии упорно умалчивал об этой встрече, объясняя тем, что это может негативно повлиять на его карьеру в нацистской
Германии. Штрасману Хан тоже не сообщил, что встречался с Майтнер, но тот прекрасно понимал, от кого исходят коррективы, внесённые в их опыты.
Тем временем, в этих опытах появились трудно объяснимые явления: "изотоп радия" вёл себя как барий. "Только ты можешь найти этому явлению объяснение. В этом случае авторов будет трое", - писал ей Хан. Она предложила повторить опыт, исследовать возникающий при его проведении осадок. Подтвердилось постоянное наличие бария в осадке при бомбардировке
урана пучком нейтронов. Это указывало на то, что ядро урана распалось.
Вторым осколком распавшегося урана должен был быть, по её мнению, криптон, что и подтвердилось. Значит, нейтроны способны расколоть ядро урана. Сумма массы двух вновь возникших элементов оказалась по расчётам Лиз Майтнер меньше исходного урана на 1/5. Значит, при этом должна выделяется энергия, которую можно вычислить по формуле взаимозависимости энергии и массы Эйнштейна Е = mc2. Расчёты Лиз точно совпали с данными опытов. Утверждают
(Отто Фриш), что все эти расчёты были произведены во время лыжной прогулки, после получения письма из Берлина с описанием опытов. Впоследствии она высказала ещё и предположение о возможности цепной ядерной реакции. Так состоялось открытие ядерного распада. Соображения и расчёты Майтнер стали известны Хану из её письма в канун рождества - 23 декабря 1938 года. Лучшего подарка к рождеству и придумать было нельзя. 6 января 1939 года результат опытов с расчётами Майтнер был опубликован Ханом, но в авторах числились только Хан и Штрасман. Хан
объяснял это тем, что в нацистской Германии нельзя было публиковать работы "неарийских авторов".
Вот что писал по этому поводу позже Штрасман: "Лиз Майтнер была душой и руководителем нашей группы. Поэтому она одна из нас, хотя и не присутствовала при завершении опыта". Она ограничилась тем, что поздравила их обоих с открытием. В письмах к Хану уверяла, что не имеет претензий. Похоже, что и она недооценила грандиозность своего открытия. Зато оценил его Нильс Бор, который рекомендовал ей немедленно опубликовать свои соображения. Она этого не сделала. Опубликовали коротенькую заметку в британском журнале "Nature" с описанием ядерного распада и теоретического его обоснования Нильс Бор и Отто Фриш. Заметка вышла позже публикации Хана. Автором открытия в этой заметке называлась Лиз Майтнер. Не возникает сомнений, что опыты, приведшие к открытию, были задуманы ею, проводились на ею спроектированном оборудовании, по её плану, теоретическое их объяснение дала она, а в числе авторов открытия её не оказалось.
Спустя короткое время Хан писал Лиз: "Я не могу теперь этим господам покаяться, что ты была той единственной, кто всё сразу понял. Мы должны были спешить, чтобы нас не опередила Ирен Кюри". Это уже ничего не меняло. Бор предоставил ей возможность работать на оборудовании в его институте в Копенгагене, и она доказала, что сходные результаты получаются не только при бомбардировке нейтронами урана, но и тория. Попутно она определила те условия, при которых возможен атомный взрыв.
В Рейхе начинается работа над "атомным проектом". Руководит ею Вернер Гейзенберг. В 1944 году Нобелевская премия по химии за открытие распада атомного ядра присуждается Отто Хану. Обойдены не только Майтнер, но и Штрасман. Причиной этому называют, кроме ложного приоритета в публикациях, ещё и неприязнь к Майтнер директора Стокгольмского Физического Института Мана Зигбана. Он - член Нобелевского комитета. Эта ошибка не была исправлена
и в будущем. После окончания войны десять ведущих немецких атомщиков во главе с
Гейзенбергом были интернированы в Англию и размещены неподалёку от Кембриджа. Среди них был и Отто Хан. Союзники опасались, что их используют в своём атомном проекте русские. За интернированными велось тщательное наблюдение, включая прослушивание их разговоров. Эти учёные впоследствии заявляли, что они сознательно не стремились дать атомное оружие в руки
Гитлеру, что явно не соответствует истине. Многие из них были убеждёнными нацистами. Из опубликованных спустя годы документов, включая материалы прослушки, следовало, что они были весьма далеки от понимания технологии создания атомного оружия. Кстати, Германия к окончанию войны не располагала даже атомным реактором.
В 1943 году Майтнер предложили участие в "Манхэттенском проекте" по созданию атомной бомбы. Последовал её отказ: она не хотела участвовать в работе над любым видом оружия. Физика перестала быть невинным занятием. После того, как атомные бомбы были сброшены на Японию, Майтнер стали одолевать журналисты. В те дни имя Майтнер очень часто упоминалось в печати. Один из заголовков газет гласил: "Еврейка нашла ключик к окончанию войны с Японией". Хана её слава крайне огорчала. Он всё приписывал себе. Он упорно заявлял, что открытие расщепления ядра было заслугой химии, и к физике отношения не имело. Кстати, когда Хану в 1944 году была присуждена Нобелевская премия, сами члены Нобелевского комитета ещё недостаточно разбирались в ядерной физике.
В 1946 и 1947 годах Нильс Бор предлагал кандидатуру Майтнер на Нобелевскую премию. Оба раза безуспешно. В 1947 году Майтнер побывала В США. Газета "Таймс" сообщала: "Она - человек, пробивший дорогу атомной бомбе, при первом шаге из самолёта увидела такое количество репортёров, что поспешила назад в самолёт. Когда, наконец, вышла из него, была встречена громом приветствий, но сказала только: "Я так страшно устала".
Она удостоилась почётных званий доктора многочисленных американских университетов, ей пришлось выступить с докладами во многих городах. Она выступала в конгрессе, у неё была встреча с президентом Трумэном, который подарил ей серебряное блюдо с гравировкой-посвящением. Она была названа "Женщиной года". Её лицо мелькало на титульных листах многочисленных газет.
"Дама с мягким голосом и непререкаемым авторитетом в области физики везде произвела неизгладимое впечатление". Так писали газеты. Не обошлось и без курьёзов. Её приглашали в Голливуд сниматься в главной роли в художественном фильме о ней самой. В одном из многочисленных писем, получаемых ею, была просьба прислать немного плутония для лечения больного раком человека. Какое-то австрийское патриотическое объединение просило походатайствовать, чтобы Южный Тироль оставался в составе Австрии.
Хан очень ревниво реагировал на те почести, которые оказывались ей. Нобелевская премия вручалась ему с опозданием на 2 года, в 1946 году. Майтнер присутствовала на церемонии вручения. Для этого вечера заказала новое платье. В Нобелевской лекции он ни словом не упомянул о ней. Не упомянул о ней и в интервью газете "Swenska Dagesbladet". Она же в письмах к Хану была по-прежнему дружелюбна, если не сказать - нежна. По мнению коллег-учёных, Хан, вне всякого сомнения был достоин Нобелевской премии. Другое дело, что впоследствии он вёл себя не по-рыцарски по отношению к своим соавторам - Майтнер и Штрасману, которых наградить этой премией "забыли".
В 1947 году Майтнер получила приглашение возглавить отдел в институте в Майнце, от которого отказалась. Руководителем этого института был её бывший сотрудник в Берлине Фритц Штрасман. К слову, Штрасман был удостоен звания "Праведник мира". Он и его семья много месяцев предоставляли убежище пианистке еврейского происхождения Андреа Вольфенстайн. В послевоенные годы Швеция была заинтересована в использовании атомных технологий в мирных целях, и Лиз были предоставлены хорошие условия работы в новом Королевском техническом институте. Она стала членом Королевской Академии, принимала участие в присуждении Нобелевских премий.
Впоследствии она часто приезжала в Германию, и каждый раз её здесь встречали с энтузиазмом. Она пыталась помочь немецкой науке преодолеть изоляцию, в которой та оказалась из-за нацистского прошлого.
Велик перечень правительственных наград, которыми её наградили Австрия и Германия. Свыше десяти гимназий в этих странах носят её имя. Одна из оживлённых улиц в центре Берлина названа Lis Meitner Strasse. Улицы её имени есть и в других городах. Она почётный доктор многих немецких университетов. В 1956 году в берлинском Далеме открылся институт ядерных исследований имени Хана и Майтнер. (Правда, 4 июня 2008 года он был переименован в
энергетический центр имени Гельмгольца). В 1997 году вновь открытый химический элемент получил название Майтнерий. Большую часть жизни она была ограничена в материальных средствах.
Зато в космосе у неё "обширные владения": её именем Международный
Астрономический Союз назвал малую планету и кратеры на Луне и Венере. Она никогда не была замужем. Её биографы уверенно заявляют, что у неё не было и любовных приключений. Похоже, вся её жизнь была посвящена только физике. И всё же, когда знакомишься с её биографией, особенно, когда перечитываешь опубликованные её письма к Отто Хану и её отзывы о нём, когда анализируешь её отношение к нему, мимо воли закрадывается предположение, что то, что она питала к нему, было больше чем дружба. Впрочем, об этом судить труднее, чем даже о некоторых тонкостях ядерной физики. После ухода на пенсию в 1960 Майтнер жила в Великобритании, в 1963 она поселилась в Кембридже. Там она и умерла 27 октября 1968, за несколько дней до своего 90-летия. В этом же году умер и Отто Хан. Он был на год её моложе.

Марк ШЕЙНБАУМ, Берлин